ХLI

   Однообразный и безумный,
   Как вихорь жизни молодой,
   Кружится вальса вихорь шумный;
   Чета мелькает за четой.
   К минуте мщенья приближаясь,
   Онегин, втайне усмехаясь,
   Подходит к Ольге. Быстро с ней
   Вертится около гостей,
   Потом на стул ее сажает,
   Заводит речь о том о сем;
   Спустя минуты две потом
   Вновь с нею вальс он продолжает;
   Все в изумленье. Ленский сам
   Не верит собственным глазам.

      ХLII

   Мазурка раздалась. Бывало,
   Когда гремел мазурки гром,
   В огромной зале все дрожало,
   Паркет трещал под каблуком,
   Тряслися, дребезжали рамы;
   Теперь не то: и мы, как дамы,
   Скользим по лаковым доскам.
   Но в городах, по деревням
   Еще мазурка сохранила
   Первоначальные красы:
   Припрыжки, каблуки, усы
   Все те же: их не изменила
   Лихая мода, наш тиран,
   Недуг новейших россиян.

      XLIII. XLIV

   Буянов, братец мой задорный,
   К герою нашему подвел
   Татьяну с Ольгою; проворно
   Онегин с Ольгою пошел;
   Ведет ее, скользя небрежно,
   И, наклонясь, ей шепчет нежно
   Какой-то пошлый мадригал,
   И руку жмет - и запылал
   В ее лице самолюбивом
   Румянец ярче. Ленский мой
   Все видел: вспыхнул, сам не свой;
   В негодовании ревнивом
   Поэт конца мазурки ждет
   И в котильон ее зовет.

      ХLV

   Но ей нельзя. Нельзя? Но что же?
   Да Ольга слово уж дала
   Онегину. О боже, боже!
   Что слышит он? Она могла...
   Возможно ль? Чуть лишь из пеленок,
   Кокетка, ветреный ребенок!
   Уж хитрость ведает она,
   Уж изменять научена!