XXVI

   Тут был Проласов, заслуживший
   Известность низостью души,
   Во всех альбомах притупивший,
   St.-Рriest, твои карандаши;
   В дверях другой диктатор бальный
   Стоял картинкою журнальной,
   Румян, как вербный херувим,
   Затянут, нем и недвижим,
   И путешественник залетный,
   Перекрахмаленный нахал,
   В гостях улыбку возбуждал
   Своей осанкою заботной,
   И молча обмененный взор
   Ему был общий приговор.

      XXVII

   Но мой Онегин вечер целый
   Татьяной занят был одной,
   Не этой девочкой несмелой,
   Влюбленной, бедной и простой,
   Но равнодушною княгиней,
   Но неприступною богиней
   Роскошной, царственной Невы.
   О люди! все похожи вы
   На прародительницу Эву:
   Что вам дано, то не влечет,
   Вас непрестанно змий зовет
   К себе, к таинственному древу;
   Запретный плод вам подавай:
   А без того вам рай не рай.

      XXVIII

   Как изменилася Татьяна!
   Как твердо в роль свою вошла!
   Как утеснительного сана
   Приемы скоро приняла!
   Кто б смел искать девчонки нежной
   В сей величавой, в сей небрежной
   Законодательнице зал?
   И он ей сердце волновал!
   Об нем она во мраке ночи,
   Пока Морфей не прилетит,
   Бывало, девственно грустит,
   К луне подъемлет томны очи,
   Мечтая с ним когда-нибудь
   Свершить смиренный жизни путь!

      XXIX

   Любви все возрасты покорны;
   Но юным, девственным сердцам
   Ее порывы благотворны,
   Как бури вешние полям:
   В дожде страстей они свежеют,
   И обновляются, и зреют -
   И жизнь могущая дает
   И пышный цвет и сладкий плод.