Людей, о коих не сужу,
   Затем, что к ним принадлежу.

      ХLIV

   И снова, преданный безделью,
   Томясь душевной пустотой,
   Уселся он - с похвальной целью
   Себе присвоить ум чужой;
   Отрядом книг уставил полку,
   Читал, читал, а все без толку:
   Там скука, там обман иль бред;
   В том совести, в том смысла нет;
   На всех различные вериги;
   И устарела старина,
   И старым бредит новизна.
   Как женщин, он оставил книги,
   И полку, с пыльной их семьей,
   Задернул траурной тафтой.

      ХLV

   Условий света свергнув бремя,
   Как он, отстав от суеты,
   С ним подружился я в то время.
   Мне нравились его черты,
   Мечтам невольная преданность,
   Неподражательная странность
   И резкий, охлажденный ум.
   Я был озлоблен, он угрюм;
   Страстей игру мы знали оба;
   Томила жизнь обоих нас;
   В обоих сердца жар угас;
   Обоих ожидала злоба
   Слепой Фортуны и людей
   На самом утре наших дней.

      XLVI

   Кто жил и мыслил, тот не может
   В душе не презирать людей;
   Кто чувствовал, того тревожит
   Призрак невозвратимых дней:
   Тому уж нет очарований,
   Того змия воспоминаний,
   Того раскаянье грызет.
   Все это часто придает
   Большую прелесть разговору.
   Сперва Онегина язык
   Меня смущал; но я привык
   К его язвительному спору,
   И к шутке, с желчью пополам,
   И злости мрачных эпиграмм.

      XLVII

   Как часто летнею порою,
   Когда прозрачно и светло
   Ночное небо над Невою {8}
   И вод веселое стекло
   Не отражает лик Дианы,