Домой приехав, пистолеты
   Он осмотрел, потом вложил
   Опять их в ящик и, раздетый,
   При свечке, Шиллера открыл;
   Но мысль одна его объемлет;
   В нем сердце грустное не дремлет:
   С неизъяснимою красой
   Он видит Ольгу пред собой.
   Владимир книгу закрывает,
   Берет перо; его стихи,
   Полны любовной чепухи,
   Звучат и льются. Их читает
   Он вслух, в лирическом жару,
   Как Дельвиг пьяный на пиру.

      XXI

   Стихи на случай сохранились;
   Я их имею; вот они:
   "Куда, куда вы удалились,
   Весны моей златые дни?
   Что день грядущий мне готовит?
   Его мой взор напрасно ловит,
   В глубокой мгле таится он.
   Нет нужды; прав судьбы закон.
   Паду ли я, стрелой пронзенный,
   Иль мимо пролетит она,
   Все благо: бдения и сна
   Приходит час определенный;
   Благословен и день забот,
   Благословен и тьмы приход!

      XXII

   Блеснет заутра луч денницы
   И заиграет яркий день;
   А я, быть может, я гробницы
   Сойду в таинственную сень,
   И память юного поэта
   Поглотит медленная Лета,
   Забудет мир меня; но ты
   Придешь ли, дева красоты,
   Слезу пролить над ранней урной
   И думать: он меня любил,
   Он мне единой посвятил
   Рассвет печальный жизни бурной!..
   Сердечный друг, желанный друг,
   Приди, приди: я твой супруг!.."

      XXIII

   Так он писал темно и вяло
   (Что романтизмом мы зовем,
   Хоть романтизма тут нимало
   Не вижу я; да что нам в том?)
   И наконец перед зарею,
   Склонясь усталой головою,
   На модном слове идеал
   Тихонько Ленский задремал;
   Но только сонным обаяньем