Вас оскорбивший за бутылкой,
   Иль даже сам в досаде пылкой
   Вас гордо вызвавший на бой,
   Скажите: вашею душой
   Какое чувство овладеет,
   Когда недвижим, на земле
   Пред вами с смертью на челе,
   Он постепенно костенеет,
   Когда он глух и молчалив
   На ваш отчаянный призыв?

      XXXV

   В тоске сердечных угрызений,
   Рукою стиснув пистолет,
   Глядит на Ленского Евгений.
   "Ну, что ж? убит", - решил сосед.
   Убит!.. Сим страшным восклицаньем
   Сражен, Онегин с содроганьем
   Отходит и людей зовет.
   Зарецкий бережно кладет
   На сани труп оледенелый;
   Домой везет он страшный клад.
   Почуя мертвого, храпят
   И бьются кони, пеной белой
   Стальные мочат удила,
   И полетели как стрела.

      XXXVI

   Друзья мои, вам жаль поэта:
   Во цвете радостных надежд,
   Их не свершив еще для света,
   Чуть из младенческих одежд,
   Увял! Где жаркое волненье,
   Где благородное стремленье
   И чувств и мыслей молодых,
   Высоких, нежных, удалых?
   Где бурные любви желанья,
   И жажда знаний и труда,
   И страх порока и стыда,
   И вы, заветные мечтанья,
   Вы, призрак жизни неземной,
   Вы, сны поэзии святой!

      XXXVII

   Быть может, он для блага мира
   Иль хоть для славы был рожден;
   Его умолкнувшая лира
   Гремучий, непрерывный звон
   В веках поднять могла. Поэта,
   Быть может, на ступенях света
   Ждала высокая ступень.
   Его страдальческая тень,
   Быть может, унесла с собою
   Святую тайну, и для нас
   Погиб животворящий глас,
   И за могильною чертою
   К ней не домчится гимн времен,
   Благословение племен.