В ней сохранился тот же тон,
   Был так же тих ее поклон.

      XIX

   Ей-ей! не то, чтоб содрогнулась
   Иль стала вдруг бледна, красна...
   У ней и бровь не шевельнулась;
   Не сжала даже губ она.
   Хоть он глядел нельзя прилежней,
   Но и следов Татьяны прежней
   Не мог Онегин обрести.
   С ней речь хотел он завести
   И - и не мог. Она спросила,
   Давно ль он здесь, откуда он
   И не из их ли уж сторон?
   Потом к супругу обратила
   Усталый взгляд; скользнула вон...
   И недвижим остался он.

      XX

   Ужель та самая Татьяна,
   Которой он наедине,
   В начале нашего романа,
   В глухой, далекой стороне,
   В благом пылу нравоученья,
   Читал когда-то наставленья,
   Та, от которой он хранит
   Письмо, где сердце говорит,
   Где все наруже, все на воле,
   Та девочка... иль это сон?..
   Та девочка, которой он
   Пренебрегал в смиренной доле,
   Ужели с ним сейчас была
   Так равнодушна, так смела?

      XXI

   Он оставляет раут тесный,
   Домой задумчив едет он;
   Мечтой то грустной, то прелестной
   Его встревожен поздний сон.
   Проснулся он; ему приносят
   Письмо: князь N покорно просит
   Его на вечер. "Боже! к ней!..
   О буду, буду!" и скорей
   Марает он ответ учтивый.
   Что с ним? в каком он странном сне!
   Что шевельнулось в глубине
   Души холодной и ленивой?
   Досада? суетность? иль вновь
   Забота юности - любовь?

      XXII

   Онегин вновь часы считает,
   Вновь не дождется дню конца.
   Но десять бьет; он выезжает,
   Он полетел, он у крыльца,
   Он с трепетом к княгине входит;